(О романе А.А. Яшина «Зато мы делали ракеты: Воспоминания о будущем»)

             Скачать книгу: http://pz.tula.ru/pzBgr.html   

Среди многочисленных способов и средств борьбы за существование в подлунном мире, особенно на этапе, когда это самое существование худо – бедно, но обеспечено, нам, «человекам разумным», свойственно  его поелику возможно облегчать, то есть делать приемлемее и комфортнее. Сие утверждение, надеюсь, никто оспаривать не возьмется, все в порядке вещей, естественно и не осуждаемо. Кому же, помилуй нас Господи, не хочется, дабы «жить стало лучше, жить стало веселей»?! И  настоятельно попрошу не упражняться в аллюзиях, касающихся столь одиозной для многих персоны автора данного изречения. Просто к слову пришлось и к месту, ничего более. Сейчас все выяснится.   Я вот к чему веду: одним из многочисленных приемов облегчения своего бытия  на земле грешной  люди, не сговариваясь, издревле  избирали  категоричность оценок и суждений по любому интересующему их ( то есть нас) поводу. Согласитесь, рубануть с плеча, определяя раз и навсегда, мол, вот черное, а вот белое, и вся недолга, весьма порой заманчиво. А главное – проще простого. Разложил на две полки суть явления, определил хороших и плохих, и спи спокойно. Ведь попытки узреть  некие оттенки и попросту тени, уловить полутона, ведут, по мнению  таких «рубак», в болото нескончаемой демагогии из коего, угодив однажды, можно и не выбраться, и даже выбравшись, хлопот не оберешься, не отмоешься от грязи, тину и мох не счистишь вовек. А социально – политический заказ кто выполнит? Это же, пардон, основная канва, ею пренебрегать – всего лишишься,  в первую очередь уже упомянутого, обеспеченного и комфортного ,существования. «Конфеты – букеты», как образно определил материальные блага  классик отечественной сатиры, тоже на земле не валяются. Вот и брешут – тявкают друг на дружку ток - шоу - мены, особливо изгаляясь в смелых оценках прошлого, и далекого, и не очень. И попытки якобы объективности «тоже историков», от Млечина до Сванидзе, вкупе с сорочьей трепотней великовозрастных игривых парнишек, вроде богемного Быкова, лишь усугубляют общую картину псевдооткровенности. Конечно, в пику упомянутым, есть и совсем иные,  действительно серьезные, глубокие и ответственные   специалисты,  один Виктор Правдюк чего стоит! Но медийная интенсивность не на его стороне.  И что самое удручающее, очень похожая картина наблюдается зачастую в личных воспоминаниях: либо сплошные жуть и мрак, либо совсем наоборот, солнце и счастье. Подобные упрощения, как мне кажется, калечат наше сознание куда хуже любой лоботомии. И самое главное –  они сбивают с толку  молодое поколение, для коего  семидесятые и восьмидесятые, а зачастую и девяностые годы прошлого столетия уже история. Попытки же  хладнокровного препарирования обречены на провал не только  из - за пренебрежения системным подходом к анализу, но и  в виду  полного отсутствия в них души человеческой и любви к родной истории. И в равной степени  –  личные воспоминания, вдобавок лишенные  известной доли самоиронии. Я совсем не зря упомянул именно годы второй половины двадцатого века, начиная  даже не с семидесятых, а с шестидесятых. Годы окончания «оттепели» и дальнейшей стагнации, официально  уже поименованные «застоем». Их, по сравнению с более трагическими и суровыми временами, оценивать пожалуй гораздо труднее. Событийные экстремумы сглажены, выживать во что бы то ни стало уже не требовалось, безработицы у нас не было, ну, комсомольские стройки, БАМ например… Диссиденты? Ну, да, так ведь не массово… ах, вот еще вражьи голоса народ слушал ночами, политические анекдоты травил… Мелочевка все - таки… А хочется чего - то такого, из ряда вон, правда? Чтобы опять слепить болвана глиняного, да шашкой его на-отмашь…
                    А вот и нет. И хорошо, что в мире не переводятся люди, несущие в себе любовь к прожитому ими вместе со своим народом и со своей страной. Любовь ведь не предусматривает сусальности и огульного восхищения. Просто «когда мы были молодыми и чушь прекрасную несли…». Ну, как тут без самоиронии, скажите? О чем я? Конкретно о книге Алексея Афанасьевича Яшина «Зато мы делали ракеты».  С учетом названия – строки из песни Юрия Визбора, переведенной в прошедшее время, а также содержания  романа, напрашивается подзаголовок – также несколько измененное  название известной в свое время песни – «Песня об инженерной молодости».  Нисколько не убоюсь упреков в пристрастности, признавшись, что книга сия мне очень близка, ибо и аз грешный, будучи, подобно автору, изначально «технарём» по образованию, успел еще в советские времена, по окончании «Военмеха», потрудиться по распределению на закрытом предприятии, вкусив все прелести «оборонки», и на собственной шкуре убедившись, что « если хочешь вы-полнить производственное задание – найдешь любые пути и средства, если не хочешь – найдешь любые отговорки». Все, о чем пишет Алексей Афанасьевич мне близко и знакомо еще и потому, что автору удалось главное – передать в романе своё собственное, субьективное ( что крайне важно!) ощущение того времени, когда он и его коллеги и друзья были совсем еще молоды и по большому счету только начинали свой жизненный путь. Да, на дворе в ту пору стояли, а точнее только наступили, те самые семидесятые, для кого – то и сегодня «благословенные», дли иных – «застойные» и «непроходимо сумрачные». Что касается меня, то это как раз годы моего детства – отрочества - юности, я их помню весьма отчетливо, никаких иллюзий насчет них не имею, а также особенной привязанности и любви к ним не питаю. Почему? Сие просто данность, как - то так вот сложилось все, ни прибавишь, ни убавишь. Но именно поэтому я с неподдельным  интересом читаю воспоминания о тех временах, вновь и вновь их для себя открывая. Вот и новеллы романа А. А. Яшина, рассказанные  от лица двух друзей – инженеров, Николая Андреяновича и его приятеля Андрея Смышляева, представляют времена «махрового застоя»  вполне живо и выпукло, а главное – с мягкой иронией и любовью, искренней и не крикливой. Хотим мы или нет, но каждый из нас и каждое поколение в целом  – дети своего времени, и в данном случае, пространство, то есть соответствующая  окружающая среда, присутствует в данном утверждении, что называется, по умолчанию. Банально? Согласен,  но забывая о подобных банальностях, мы порой способны такого нагородить в анализе и оценках, что хоть святых выноси. 
                    Герои новелл, составляющих роман, – молодые спецы, пришедшие работать в конструкторское бюро, в очень неоднородный, даже пестрый коллектив, где полно уже состоявшихся в целом людей, с довольно обширным, порой военным, боевым прошлым. Обстановка  характерная для рубежа десятилетий – вроде бы и мир давным давно, и выживать не нужно, с голода никто не помирает, работа есть, кров , какой никакой, но обеспечен, а все одно, те, страшные и трагические военные и околовоенные с обеих сторон  времена, совсем недавнее прошлое, оно еще вполне живо в памяти, участники тех событий – вот они, рукой подать… Но парни и девчата особенно головы свои не морочат, некогда, текущих – насущных мелочей полны карманы, начальство пристально следит  прежде всего за «облико морале», как бы чего не позволила себе молодежь, а то пойдет «неверной дорожкой»…  Да только товарищи новоиспеченные инженеры на недотеп непохожи, а напротив – люди смышленые и с юмором. И все попытки надзора со стороны начальства  не воспринимают  как «беспросветный канцелярский гнет и ограничение внутренней свободы».  Почему? Да потому, что именно в молодости, еще не отягощенной  жизненными ошибками, вынужденной житейской подлостью, величаемой жизненной необходимостью, и прочими  подобными «прелестями»,человек эту самую внутреннюю свободу и ощущает. И едва ли административным нажимом и всяческими запретами - ограничениями эту свободу можно попрать. До поры, до времени, безусловно. Но пока… Пока любое давление извне воспринимается без  трагизма, даже напротив – с юмором, иронично и даже снисходительно, дескать, ну, что они мне могут сделать, а? В реалиях конечно сделать могут многое, но, как правило,  до подобных драконовских мер доходит крайне редко, поскольку всерьез обвинить молодых инженеров по сути не в чем, даже при желании. Тогда уж нужно всех подряд косить репрессалиями направо и налево, а подобные действия уже случались на просторах одной шестой части мировой суши, они всем, включая предста-вителей руководящей и направляющей, не просто надоели, а испоганили жизнь, спрашивается, зачем к старому возвращаться? Конечно, молодых и повоспитывать при случае не грех, но они, молодые, тоже не лыком шиты. Вот начальству казалось, что на обеде компания  тесная хлещет технический спирт, а на поверку  вышло – окрошку кушает. Такие вот оказались неуловимые… А мораль из всех подобных казусных случаев одна –  ничего - то им, родимым, не сделаешь толком. И то сказать, молодежь эта самая проверяющим в дети годится. Их не будет, будущее не состоится. И потом, ведь издать запретный кадастр, жизнь от сих до сих регламентирующий, можно, а будут им руководствоваться на деле? 
                     Вот и я о том же. Внутреннюю свободу  личности в повседнев-ной жизни  не извести ничем, особенно, если  личность такая еще жизнью не перепугана до смерти. Вот и чертит молодой специалист  по микроэлектронике, единственный в конструкторском бюро кстати, умную схему, в которой потом особо придирчивый парторг обнаруживает абрис православного креста. Казалось бы абсурд! Но так оно и было или, по - крайней мере, очень даже могло быть. И снимают с инженера только что присвоенную было третью категорию. И что? Да ничего, в прямом и переносном смыслах. Никто не умер, даже не заболел. А ведь здесь также присутствуют штрихи времени, контекст повседневности, порой  с приличной долей абсурда. Но автор описывает и подобные кунштюки  не скрывая ностальгии и любви к тем, уже далеким, годам. Наверное у каждого из нас есть такое время, пусть совсем краткий его отрезок, когда мы были безотчетно счастливы. Не зря же Николаю в одной из новелл «…захотелось закричать: жизнь люблю! Катю люблю и…всех, всех на свете люблю!». Как похоже на восторженный клич Юрия Власова, в его «Справедливости силы» : – Мой мир! Мой! Вот она свобода молодости, и то и дело накатывающее ощущение, что ничего невозможного в мире для тебя не существует, что тебе вселенная  по плечу! Это состояние, очевидно, было весьма устойчивым, коль скоро, его не могли поколебать  партийный и идеологический контроль, а также иные  коварства начальствующих персон, как – то анализ слюны на окурке, выловленном , пардон, из служебного отхожего места, целью определения виновника сего мерзкого проступка  т.е. швырнувшего чинарик  не в урну, а в… ; и опять - таки, длительный и весьма дорогостоящий, для всего КБ в целом, процесс научно обоснованного выяснения причин изменения физико – механических свойств стенок граненого стакана, вдруг разбившегося на мельчайшие кусочки, подобно стеклу после термообработки, вследствие, как оказалось, длительного употребления из него известной жидкости крепостью 96 градусов.
                    А эти чудесные и до сей поры незабвенные поездки на сельхозработы в колхоз! Кто сие испытал поймет меня, тем более, что и для моего поколения, уборка урожая – картошки, морковки, той же свеклы, и, главное – «редкого фрукта» ( по определению Виктора Астафьева) турнепса, стала основным занятием в начале очередного учебного года еще со школьной поры. Что, спросите, в таких экспедициях хорошего?  Вот так сходу, одной фразой, пожалуй, и не ответить, но сам выезд на «вольные хлеба», смена образа жизни и, если угодно, вмещающего ландшафта (в точности по Л.Н. Гумилеву),  выход за рамки привычных будней, усиливали  и разнообразили  ощущение некоей свободы, освежали впечатления и эмоции, давали новые импульсы единения с родной землей. Слава Богу подобные экспедиции не походили на хлопковую среднеазиатскую страду тех лет, длившуюся по полгода и более. А ведь не зря добрая половина новелл в романе посвящена именно деревенской, колхозной теме. Отчего? Да оттого, что не столь уж далеки друг от друга оказываются на деле хоть и провинциальный, но областной город и довольно дальние по местным меркам села. Мало того, они ближе, чем может показаться. И история у них общая, да она рядом, «на дистанции вытянутой руки»,  в лице того же встреченного случайно Николаем во время прогулки деда Трофима – в молодости матроса  крейсера «Аврора» и участника цусимского сражения. ( Справедливости ради не могу умолчать о пренебрежительном и, с моей точки зрения, необоснованном и несправедливом, упоминании в эпизоде общения  со стариком о последнем российском государе – императоре. Очевидно подобная оценка тоже своего рода характеристика того времени и мировоззрения многих, живших тогда, людей.  А ссылка автора на «Воспоминания» С. Ю. Витте вообще  вызывает  удивление – доверять  свидетельствам « графа Полусахалинского», человека конечно незаурядного, но по сути – бездушного и хладнокровного дельца, честолюбца и карьериста, для коего Россия была лишь полем деятельности во имя себя любимого, за что и был он от дел государственных удален прекрасно его разглядевшим Николаем II, по меньшей мере опрометчиво). А в поселке неподалеку живут переселенцы с  западной Украины, волей властей переброшенные в среднерусский ландшафт и вполне его освоившие, и заговорившие на чистом русском. И в самом Конструкторском бюро полно сотрудников,  ныне вполне скромных и в чем – то даже комичных людей, с героическим боевым прошлым. Вот вам и сопричастность со своим народом и страной, неотрывная  и естественная. Она в подтексте, автор не стремится к декларациям и лозунгам, что вполне объяснимо, не нужны они здесь, жизнь ведь не ими движется и определяется. Молодость, молодость, вот главное воспоминание повествующих, и не зря в подзаголовок романа  есть пояснение «Воспоминание о будущем». О каком собственно? Да о нашем, господа читатели, ибо молодость, как и любовь, не перестает. И такое будущее, по мнению автора, должно наступить, да попросту не может не наступить. А разве молодость и любовь не об руку идут? И о той молодой любви в романе рассказано вполне подробно и очень, на мой взгляд, верно, без скабрезности и ёрничества, с иронией и юмором, в известной мере, пусть даже и о случайных, а точнее, мимолетных, так и хочется сказать – непорочных, связях, да простят меня строгие поборники нравственности. Но  и такие отношения – были, есть и будут,, зачем реалии утаивать и замалчивать? Нет в романе ни капли грязи на любовную тему. И появиться не могло в предложенном автором контексте, светлом и довольно солнечном.
                   Ну, ладно, а когда же все – таки и за что конкретно «зато мы делали ракеты»?  А представьте себе, тогда же и делали. И очень хорошо делали, оттого, во многом, и живы по сию пору. Да колхозы – совхозы – природа, да гулянки и не всегда такое уж безобидное «озорство», да парадоксы партийно – хозяйственной жизни и ея активнейшего актива, но при всем при том, работа во имя безопасности Родины. О ней подробно, в деталях, рассказывать не стоит, во – первых не всем это покажется увлекательным – повседневный, кропотливый, очень специфический, узко специализированный, нелегкий, порой даже каторжный, труд, а во – вторых есть вещи, которые и сегодня сокрыты от широкой аудитории всевозможными грифами. И ежели представить только, что вот зачастую вопреки, а не благодаря, все происходило, тогда и название романа приобретает характер ответа на заданный выше вопрос. Вот именно «зато»! Несмотря ни на что, то есть. И ведь очень показательно роман начинается, новеллой о пребывании Андрея Смышляева в больничной палате № 306, уже в столь многообразные девяностые, после крушения  СССР и прежнего образа жизни. Аналогия тут на поверхности лежит, как не вспомнить ленинское высказывание по поводу рассказа А. П. Чехова, дескать, вся Россия – палата номер шесть. С тем, что  палата № 306, для автора, в чем - то постсоветская Россия девяностых, и наоборот, спорить трудно и наверное нет смысла. Это авторский прием и авторское право на подобные приемы сомнению не подвергается. Очевидно не зря потребова-лось Алексею Афанасьевичу  обозначить  в романе контраст между временами основного повествования и пришедшими вслед за ними, даже не смутными, а мутными и разрушительными. А контраст упомянутый на самом деле получился не просто разительным, но жутким, катастрофическим, убийственным. Когда вдруг, от преступной «прихватизации»  стала рушиться «оборонка», когда закрывались предприятия стратегического назначения, когда массово гибли на корню колхозы и совхозы… Жизнь, прежняя, создаваемая десятилетиями, непростыми и нелегкими, уничтожалась на корню… Сравнение, естественно, не в пользу девяностых и противопоставление с советскими временами (где также все совсем не просто и неоднозначно, охо – хошеньки – хо – хо!) конечно же вполне уместно, более, чем уместно, хоть и не испытываю я никакого  восторга от изречения самого человечного человека по поводу Российской империи, да и от последующих аналогий тоже.  Хлестко сказано, но ведь софизмы всегда отличаются отточенностью и резкостью. Но речь сейчас не моем частном мнении, а о совершенно иной характеристике, данной жизни в тех же семидесятых, например  Сергеем Довлатовым, и в личном плане, и вообще. «Я шел и думал – мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда…» (С. Довлатов «Заповедник») или «Безумие приобретало каждодневные, обыденные, рутинные формы.» (С. Довлатов «Наши»).  Наверняка  найдется дотошный и въедливый читатель, который, хмыкнув снисходительно, изречет, дескать, как же быть - то с иными мнениями о  столь любимых автором временах? Вот, пожалуйста, совсем иные картины. Правильно, но мне кажется, что безумия и абсурда хватало, хватает и будет хватать во все века и времена. А вот принимать его или не принимать, что считать оным, а что нет, сносить безумие или… дело весьма неоднозначное и крайне субъективное, зависящее вдобавок от огромного количества побочных, иногда сиюминутных, факторов. Оттого – то и подчеркиваю я вновь основное, на мой взгляд, достоинство романа – автор сумел внятно, ярко, но без экзальтации, убедительно передать субъективное ощущение того времени, ощущение человека безусловно внутренне свободного и пока еще свободу такую не утратившего. Да – да, именно «… как молоды мы были, как искренне любили, как верили в себя!». Все правильно, пусть и строки известной песни  порядком «заезжены», и не все столь идеально  шло, как написано. Не стоит забывать, что художник вправе создавать в произведении свой неповторимый мир, даже описывая реально происходившие события. И не могу утверждать, что уважаемый Алексей Афанасьевич этим правом не воспользовался.
                    А в итоге  получилась прекрасная книга, искренняя, интересная, живая, и предназначенная для самого широкого круга читателей. С чем я  от всей души и поздравляю автора.  А еще, никому, ни нам, ни врагам, ни друзьям нашим, не стоит забывать вот о чем – что бы с нами не происходило, как бы нас не мотала судьба и объективная реальность, мы имели и имеем право с гордостью произнести: «Зато мы делали ракеты!».
                                               Вадимир Трусов,
                                                            член Союза писателей России